Желтая Ваза
На берегу Желтого моря, посреди желтых дюн стояла одинокая старая хижина. И жил в ней бедный рыбак; с давних пор он поселился здесь, на пустынном побережье, понадеявшись, что в этой тихой бухте будет ему удача, будут богатые уловы, и заживет он хоть немного полегче.
Каждый день выходил он в море на своей утлой лодке, каждый день забрасывал сети как можно дальше от берега, на глубоководье, и ждал, пробуя изредка невод - не пришла ли рыба?.. Но вот наступал вечер, время было возвращаться. И вытягивал рыбак свои сети пустыми, если только несколько мелких рыбешек не застревали в них случайно вместе с водорослями.
И погода не сулила удачи...
Изо дня в день то дожди шли нескончаемые, то ветры дули неуемные, поднимая со дна моря мутный желтый ил, смешивая его с желтым песком на берегу. И продувал ветер насквозь ветхую лачугу рыбака, и бесприютно было у него на душе долгими смутными вечерами, когда одна лишь желтая луна глядела и глядела к нему в окошко...
Так и жил рыбак; так и приходилось ему перебиваться с хлеба на воду. А если удавалось наловить хоть немного рыбы, он шел на рынок, чтобы выменять свой улов на несколько рисовых лепешек - это и был его ужин.
...В те дни, когда не везло, рыбак коротал вечера один на берегу, снова и снова пытаясь починить старый невод. И все равно, возвращаясь на следующий день с моря, опять находил в сетях дыры... Прежде он каждое утро просил у солнца ясной погоды, просил у моря рыбы, просил у ветра - удачи... Теперь же выходил он в море просто по привычке. Глаза его устали глядеть за горизонт, который из-за желтого тумана казался низким, будто и не океан за ним, а край света.
...И вот в одно утро, такое же серое, как сотня прежних дней рыбак проснулся с желанием уйти в море и не возвращаться. Он легко столкнул свою лодку в воду, словно у него прибавилось сил и надежды; с особой тщательностью проверил сети, зачем-то взял с собой остаток черствой рисовой лепешки - и вышел в море.
Как никогда, зашел он далеко и все еще продолжал грести, как вдруг почувствовал какую-то перемену рядом с собой, и вокруг - повсюду... И поднял он глаза, и увидал, что небо все очистилось от туч, и солнце светится, как в первый день творенья, желтое солнце средь голубого неба. И не стало границ между небом и морем, и вспомнил рыбак, что Желтое его море умеет быть голубым...
И тогда он решился в последний раз закинуть невод. Он поднял осторожно весла, подождал, пока стечете них вся вода, до капли, тихонько положил их в лодку... И тихо-тихо рыбак свой невод опускал все дальше в глубину.
Потом он ждал. и все глядел на горизонт, и не заметил, как солнце прошло свой путь, и напоследок решилось искупаться в море... Тогда он взялся обеими руками за невод, и с силой потянул.
Но невод не поддался.
Что такое?.. Наверное, он полон рыбы? Должно быть, целый косяк зашел рыбаку в сети!
„Мой невод зацепился за подводный утес,- решил рыбак, и изо всех сил рванул его на себя. Сеть подалась слегка, но натянулась так, как если б внутри нее был весь океан...
„Мой невод не выдержит!"- подумал рыбак и испугался, и стал тянуть так осторожно, так бережно, как только мог.
...А время словно бы остановилось, и солнце все парило над кромкой моря. Как будто не хотелось ему уйти, не зная, каким уловом сегодня море наградит своего сына...
Вот желтый отблеск почудился рыбаку сквозь глубину „Это солнце отсвечивает в чешуе рыбы!" - сказал он себе, и наконец, решился порадоваться своей удаче. Немного оставалось - рыбак свой невод звал, и видел, что он почти уж в лодке весь.
Но что это?.. Не трепещет, не бьется рыба в сетях, не бурлит вода, не вскипает над тяжким неводом...
„Неужто все это лишь сон тяжелый и пустой? Какие злые духи мой невод заколдовали?.."- уже почти отчаянье вернулось, но не умели отчаиваться руки, и все тянул и тянул сеть.
...И увидел рыбак, что вытащил он не рыбу, не огромную сильную рыбу и не множество маленьких, юрких серебряных рыб...
Увитая темными водорослями, покрытая кристаллами морской соли, в лодке лежала высокая, в человеческий рост. драгоценная желтая ваза... Красивая волшебно, вся в затейливых узорах, была она гораздо тяжелее, чем если бы была пуста. Горлышко вазы было запечатано.
„За одну эту посудину я выручу столько денег, что год смогу про-жить безбедно! А ведь внутри, наверное, клад? Я больше не узнаю нужды"- все повторял рыбак, пока греб к берегу. И возблагодарил он море, когда прощался с ним, и благословил уходящий день...
Причалив, с трудом перенес он вазу на берег, бережно от водорослей очистил, и, прежде чем открыть ее, расправил свой невод, и лодку перевернул, и положил сушиться весла...А солнце все не уходило, все глядело и глядело на дюны, и тень от вазы все дальше ложилась на песок...
С трепетом подошел рыбак к своей находке, как если б ждал от нее чуда: словно она была живая и испугаться его могла. Он прикоснулся к ней легонько и бережно, чтоб не спугнуть, сам глянул ненароком в этот миг на хижину свою - и не ее как будто бы увидел, а увидал высокую невесомую пагоду среди волшебного сада...
И стал рыбак пытаться открыть свою вазу, и тайну ее открыть. Сначала - осторожно, бережно; потом все настойчивее, потом с нетерпением - все понапрасну Крышка вазы намертво пристала к горлышку - видно, соль морская забилась в щель; видно, морю очень уж хотелось недостижимым свое сокровище оставить. ..И то-гда рыбак подумал, что, наверное, придется ему вазу свою разбить. Не пожалеть ее вещую стройность, и зачарованные ее узоры-иероглифы порушить, так и не зная, о чем они... Что ж делать?
Рыбак постучал тихонько по матовой гладкой крышке - в ответ ему послышался светлый звук, далекий, как слово „прости"... Поодаль лежал большой круглый камень. И, прежде чем поднять его, рыбак в последний раз взглянул на свою чудесную находку и глядел долго, долго, не в силах пошевелиться.
...И тут увиделось ему, будто ваза оживает.
Что словно крышка бесшумно приподымается, также бесшумно падает на песок... Или это вечерний ветер играет зыбкими длинными тенями?..
- Помоги мне, пожалуйста, выбраться отсюда!
Какому же сокровищу принадлежит этот чистый, звенящий голос?
Или это ветер играет россыпями песчинок?..
...На краю вазы сидела маленькая женщина.
Легкая, солнечная, настоящая, как чудо - она совсем не боялась упасть. Она протянула рыбаку обе руки, и казалось, что ветер, играя, вот-вот унесет ее с собой.
- Помоги же мне!..
Он подошел, не отрывая от нее глаз, но, видно, побоялся своими огрубевшими ладонями ей больно сделать, а может, просто рук поднять не мог?.. И медлил. Она сама легко и невесомо спрыгнула на песок подле него.
- Здравствуй, Рыбак!.. Меня зовут Охару-Сан. Маленькая, хрупкая, она была одета в кимоно из тон кого желтого шелка, с таким же точно узором, что и на вазе. И были у нее черные-черные волосы и глаза, лучистые и беззаветные, как слово „завтра"...
- Быть может, огорчишься ты сейчас, но в Вазе ничего нет больше. Там только я была одна... Совсем, совсем одна уже давно я все плыла средь волн, и волны мне наскучили. Ты мою Вазу вовремя нашел. Тебе я рада, и потому сама к тебе я вышла. Иначе моя Ваза не открылась бы тебе - разбив ее, меня ты не нашел бы...
- Охару-Сан!..
Одно лишь твое имя - как пригоршня жемчуга, как янтарное ожерелье... Какие мне еще нужны сокровища теперь, когда я вижу тебя? Я гляжу на тебя - и не могу вспомнить вчерашний день; сегодняшнее утро тоже я забыл - ведь утром я не знал тебя, не видел... Я на тебя гляжу, и я не знаю, зачем глаза даны мне были прежде? Зачем они, если впредь не суждено тебя мне будет видеть? Я не умею этого представить... Не уходи, Охару-Сан, останься! Вон моя хижина, ты видишь,- она совсем ветхая, и сам я беден. Но я буду ходить в море. я найду в море дорогу к удаче: теперь я знаю, где она берет начало! Тебе не придется голодать. Ты будешь со мною - и ветры полетят, куда лететь я им велю, потому что я выучу их язык, чтобы просить об этом. Останься же, Охару-Сан!..
-Зачем твоя мольба? Она напрасна. О том, что я с тобой останусь, решила я, когда открыла Вазу. Ведь ты так долго ждал меня... Ты ждал меня один. Совсем один. Кому бы мог ты неправду научиться говорить? Или волнам моря?.. Нет, я знаю: ни разуты не обманул ни моря и ни ветра, ни лодки своей ста рой! А значит, и меня ты не обманешь. Нам вместе будет хорошо... И я ведь тоже ждала, когда меня ты наконец найдешь. Так много кораблей с моею Вазой проходило рядом, а лодок - дважды много, но отчего-то средь них все не было и не было твоей... И вот сегодня, когда стоял ты рядом со мной и говорил о чем-то мне, я загадала, что в море больше не вернусь. И что нам будет вместе хорошо.. Но только ты скажи: ведь ты обидеть меня не сможешь? Правда? Ты ведь никогда со мной не будешь грубым, злым, жестоким? И веришь ли ты в то сам, как верю я тебе?..
- Тебя обидеть? С тобою грубым быть?.. Моя Охару-Сан! Когда бы ты про это не сказала, я б и во сне тяжелом такого не увидел. Я бы не вспомнил, что такое грубость... Ты к морю обернись, взгляни, как берега его оберегают! Тебя нежнее буду я беречь. Ты - все, что будет у меня, одна лишь ты. И море. Но море только ради тебя мне дорого теперь. Пойдем же в дом, моя Охару-Сан! А то уж вечер, холодно тебе... Но что ж нам делать с Вазою твоей? Давай ее отпустим мы обратно в море, восвояси?
- Прошу, не надо. Я к ней привыкла... И не в радость разве нам будет на нее глядеть, и думать, как нам вместе хорошо?..
И Рыбак взял за руку свою Охару-Сан, и повел ее к дому. А солнце глянуло на них в последний раз, и ушло до утра: но долго еще не меркло небо, и морю всю ночь снился розовый свет.
...С той поры Рыбак и Охару-Сан не расставались больше. На ступило утро; за ним пришло другое, потом еще одно, и еще одно, и еще. И каждое утро они были счастливы снова. И каждый вечер они были снова вместе...
С утра до вечера, как раньше, Рыбак был в море. И все же успевал всегда вернуться до захода солнца - наверно, потому, что весла у лодки сильнее стали, и как живые руки слушались его. И каждый раз Рыбак старался направить свою лодку к тому месту, где Вазу он заветную нашел. Там или поблизости обычно ему везло, и редко теперь он возвращался на берег без хорошего улова.
И дней погожих стало больше, словно солнце все не могло налюбоваться морем, спешило ясным его застать. А небо все пело морю голубую песню, наверное - о нежности, о горизонте...
Такие дни стояли-один другого и краше, и приветней. И среди них был день, когда впервые Рыбак своей Охару-Сан нетолько ветку багульника смог подарить, но ожерелье из ракушек затейливых морских... Уже у Рыбака был новый невод, а улодки его- легкий парус из крепкой белой ткани. Охару-Сан его умела сшить так, что он как будто сам звал ветры за собой: поутру - в море, к берегу - под вечер. И, возвращаясь вечером домой, Рыбак еще издалека угадывал свою Охару-Сан на побережье...
Вот она стоит: так близко к волнам, что они, неверно, опять ей намочили ноги. Ведь просил ее не выходить из дома по вечерам! Из их окошка море видно ничуть не хуже. Все море умещается в окне, и лодка вдалеке, и белый парус, и небо - целиком, и солнца свет! Весь свет - в одном окошке голубом...
И дома тоже - светло, уютно сделалось теперь; не задувает больше хмурый ветер, а на полу красивая циновка лежит. И вечерами им так бывает вместе хорошо, когда они одни. и лишь луна так ласково глядит на землю, как будто бы ее голубит... Волшебный взгляд луны на Вазу падает, волшебные узоры мерцают в глазах Охару-Сан. Как каждый раз невмоготу прощаться с этими глазами!
...И вот он снова видит их: сначала - их, потом уж берег. Но кто же там, на берегу, стоит? Она ли? Увидится ли с нею он вновь?.. И некого спросить... Она сама ответит, когда помашет ему рукой, когда на берегу его обнимет и к дому поведет, где так им хорошо бывает вместе...
Им было хорошо. Да, хорошо!
Об этом одно лишь море могло бы рассказать: оно ведь так огромно, так глубоко... Но море обычно молчит о самом главном. И оно молчало, оно не предвещало перемен.
Все так же было солнечно и тихо. Рыбак уже привык к попутным теплым ветрам, к богатым уловам. Уже несколько раз он в море выходил без весел, надеясь лишь на парус.
„Что может быть страшного в такую ясную погоду?.. И зачем мне лишняя тяжесть? - я уж лучше рыбы побольше наберу" - убеждал он свою Охару-Сан, когда она просила его не рисковать.
„Зачем та каждый раз волнуешься? Причины нет".
Дни шли за днями, и все они были солнечными и одинаковыми, словно иными быть не умели и не могли... В одно такое утро, как обычно, Рыбак собрался в море.
Дул легкий ветерок, но дул не с берега, и этим вызывал досаду. А Охару-Сан вдруг стала Рыбака просить остаться:
„Пожалуйста, не уходи сегодня! Погоды не будет, наверное: видишь, на горизонте темнеет небо. Мне сегодня страшно..."
„Ну что за глупости ты говоришь, ей богу"- ответил с сердцем он...
„Но возьми хотя бы весла!" - слова ее были тихи и слабы.
„Я знаю, что мне делать. Отойди, и собираться не мешай!" - сказал Рыбак своей Охару-Сан и вскоре от берега отчалил, с досады не простившись.
Едва лишь выйдя в море, он решил, что рыбы и так всегда довольно, и можно в кои веки не заплывать, бог знает, в какую даль. Закинув невод неподалеку от берега. Рыбак стал ждать улова, поглядывая на легкие зыбкие волны... И были все они одна с другою так схожи, так ласково плескались, так однозвучно, что не заметил он, как задремал...
Очнулся, не помня как. от качки.
Еще закрытыми глазами услышал темноту. На море поднялось волненье: давешний ветер набирал силу, и с бесцельным раздражением тревожил море, волны теребил. И волны пожелтели от ила, словно от глубинной смутной боли... Рыбак проверил невод - он был пуст... Без рыбы возвращаться не хотелось: или еще немного подождать? Меж тем волнение усиливалось, ветер как будто порывался море порвать в клочья. Начиналась буря...
Не очень беспокоился Рыбак - ведь берег был неподалеку. Однако, нужно все же возвращаться: какая уж тут рыба! Не до нее. Добраться бы до дома... С досадой взялся Рыбак за невод, чтоб вытянуть его, как вдруг - внезапный порыв ветра вырвал сети из рук и в море бросил, и в тот же миг вся лодка накренилась, едва не опрокинулась, а мачта задрожала и - сломалась...
И увидал Рыбак - не стало больше паруса его, и лишь безжизненное жалкое полотнище повисло на обломке мачты. И весел нет с собой... Волны крутили лодку, как хотели сами,- она мешала им в их злой погоне друг за другом. В этой круговерти всего и оставалось Рыбаку, держась за сломанную мачту, свободною рукой вычерпывать пытаться воду...
...Он не помнил, как оказался на суше. Должно быть, сами волны прибили лодку к берегу: ветер был ведь с моря...
На мокром песке ничком лежал Рыбак; его лодка лежала ничком поодаль - обоим не хотелось возвращаться. Хмурое небо, опрокинувшись, лежало на земле, и время никуда не шло: оно на сердце лежало мертвым грузом.
И все же поднялся Рыбак, превозмогая боль и тяжесть, побрел вдоль кромки моря домой. Но тут же остановился: он не знал. куда ему идти?.. Со всех сторон, как будто из глубины души, к глазам подступал сумрак. И не было иных примет, повсюду - один лишь смутный вечер, и зябнущие дюны, запеленутые в туман...
И неизбывно, надсадно стонет ветер. Как будто плачет кто-то без конца?.. Но в этом плаче чей-то голос слышен, да - чей-то голос слышится живой. И чей-то зов...
Охару-Сан!
Рыбак увидел, обернувшись: она бежит к нему. Уже так близко! Он сделал несколько шагов навстречу ей. Но, не дойдя, над лодкою склонился, как если бы хотел ее подальше на берег вытянуть.
...И вот уже Охару-Сан подле него, с ним рядом, но только вот говорить не может. Наверное, от бега долгого, от долгого дождя... Сказал он первый; и голос его был озябшим и глухим:
„Ты зачем пришла? Не видишь разве - не до тебя. Я лодкой занят... А рыбы нет. Сегодня обойдешься без ужина. Иди домой".
Она ушла. так ничего и не сказав.
Рыбак за ней побрел поодаль... Вслед за ним шел дождь. Навстречу понурой вереницей шли дюны. И только опрокинутая лодка недвижной оставалась вдалеке...
И вот вернулись.
Дом их ждал с открытой дверью, и беспризорный вечер в дом забрел. Огонь давно погас - не отогреться... Охару-Сан хотела раздеться Рыбаку помочь, но он в сердцах ее толкнул, и спать послал. Сам тоже лег, и тотчас же уснул.
...Очнулся он от холода.
Одежда на нем так и не просохла за ночь... Зато совсем уже просохло небо, и солнце, как ни в чем не бывало, к нему вернулось. От шторма вчерашнего осталась лишь горькая тревога, как будто привкус морской соли на губах...
- Охару-Сан!- позвал рыбак.
Никто не отозвался. Голос его вернулся к нему ни с чем, продрогший, одинокий... И встал рыбак. За занавеску глянул... Там было пусто. Так пусто, словно так было всегда. Но даже глядя в упор на эту пустоту, не сразу он смог понять - откуда? Отчего?..
А это просто не стало больше Желтой Вазы. Нет ее. Белеет только лоскуток какой-то на месте, где вчера она стояла. И руки протянул к нему рыбак, и не решался до него дотронуться... как будто бы все это уже было...
То была коротенькая весточка - все, что оставила Охару-Сан. Всего лишь три иероглифа. Она просила вспомнить их встречу, их первый разговор. Она прощалась. Последние слова такие были:
„...И никогда, нигде ты не найдешь меня, покуда Желтую ты не отыщешь Вазу..."
Выбежал рыбак из хижины, на колени упал перед самым морем... Разом окинул взглядом всю его синеву... И была она так молчалива, так ровна. Ведь море, как и небо, не хранит следов.
Понял рыбак, что по эту сторону горизонта он остался один.
...До позднего вечера просидел он на берегу, сжимая в руке записку. Потом встал, поднял свои весла в пошел туда, где оставалась лодка. Даже двери не затворил напоследок...
Той же ночью он вышел в море.
Лишь бы скорее остался позади тот берег, тот дом, тот день, где нет Охару-Сан.
Он искал ее. Он звал ее повсюду.
Он спрашивал о ней у ветров попутных и встречных... А они летели мимо. Он спрашивал крестьян и рыбаков, причаливая к разным берегам - не знают ли они о Желтой Вазе? Не прибивало ль к берегу ее? Большую вазу с чудным светлым узором?.. Но нет, никто не слышал о такой. Никто не находил на побережье и черепков похожих. Никто не встретил маленькую женщину по имени Охару-Сан... Не знали люди, как рыбаку помочь, и только делились с ним тем, что было у них к ужину. Он благодарил, и брал с собою в лодку их угощенье, потому что на берегу остаться не мог ни на минуту.
...Уже давно ушло за горизонт его желтое море: оно не беспредельным оказалось... Уже прошел рыбак моря чужые, которые его не узнавали. Первое из них было темное и бурное, глубокое бездонно. С его волнами бороться рыбаку едва хватало сил... Но не судьба была ему в том море утонуть, а было суждено изведать другой стихии власть: холодной, слепой воды с мертвыми морщинами волн, подстать которым и ровная черта горизонта казалась еще одной морщинкой... Но минуло и это.
Настало следующее море. вода в котором была такой тяжелой, что весла застревали в ней. Зато и прозрачной была она; и, выбиваясь из сил, рыбак подолгу вглядывался вглубь - не мелькнет ли ему желтый отсвет?.. Ведь как, должно быть, холодно Охару-Сан там, в ее вазе, в глубине... темно... И до сих пор она не знает, как ищет он ее!
Вновь брался рыбак за весла, старался вновь грести сильней. И плыл все дальше, дальше, назад отбрасывая волны, которые о ней не знали... Но приходили волны новые навстречу - и тоже молча уходили мимо. Молчало солнце; молчали сосны на побережье; все ночи напролет молчали звезды. Все смолкло.
И нигде рыбак не встретил, даже во сне, свою Охару-Сан.
